– Самолюбие, – пояснил Моржов Костёрычу. Костёрыч улыбнулся и понимающе кивнул.

– Молодость, – поправил он.

Но Щёкин тотчас же добавил с назиданием:

– А молодость даётся не всем.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Пиксели

Друидов откровенно пёрло без опохмелки, и они очумело примчались в лагерь ещё до завтрака. У Моржова кусок в горло не лез – друиды, глядя на него, сидели здесь же, на веранде, за краешком общего стола. В страшном нервном напряжении они придумывали идею раскрутки Моржова на деньги.

– Пацаны, – наконец сипло сказал упырям Бязов (Чаков), – хотите, мы с дядей Мишей сводим вас в лес на заброшенный мост?

Упыри пришли в предсказуемый восторг. Сегодня после завтрака Милена собиралась проводить с детьми соревнования по бадминтону. Бадминтон не привлекал упырей, потому что все они уже по пять раз проиграли Наташе Ландышевой, каждый со счётом (примерно) 20:0. Лишь однажды Чечкин довёл свой счёт до 18:2, но Наташа тут же хладнокровно положила ракетку на траву и сказала, что так ей играть не интересно.

– Сто пятьдесят, – тихо сказал Чаков (Бязов) на ухо Моржову.

– Сто, – ответил Моржов. – Пятьдесят вычитаю за инициативу.

Идти с детьми на заброшенный мост пришлось одному Моржову. Щёкин ещё на рассвете укатил за какой-то своей надобностью в Ковязин, а Костёрыч собирался самостоятельно искать в окрестностях села Колымагино какой-то древний курган, чтобы потом сводить детей и туда.

– Вы уж извините, я вам карту дать не могу. – Костёрыч развёл руками перед друидами. – Я же сам планировал…

– Да и хрен с картой… – страдальчески отмахивались друиды.

Милена, обидевшись на отмену бадминтона, села в шезлонг под солнце и закрылась от мира женским детективом. Оказывается, Милена прихватила в Троельгу штук сто покетбуков. Чтение женских детективов для Милены было ковязинским атрибутом успешной женщины. Розка занималась хозяйством. Сонечка тоже выглядела как-то при деле, хотя Моржов – лоб расшиби! – не мог понять, чем же всё-таки она поглощена. Друиды выпили из насоса по три ведра воды и сделались готовы к путешествию.

Сначала вся компания шагала вдоль железной дороги по шоссе. Друиды шли впереди. Они сутулились, будто ожидали расстрела в затылок, и вытирали о «тормоза» на штанах потные ладони. Упыри отстали. Моржов слышал, как они галдят, обсуждая, что если поездом отрежет голову – останется часть шеи или нет? Моржов уже выучил имена упырей и умел отличать их друг от друга. Высокий и тормозной Ничков в компании упырей считал себя лидером, маленький Гонцов был тихим пакостником, Чечкин представлялся Моржову просто буйнопомешанным, а злой и мнительный Гершензон пока оставался загадкой. Наташа Ландышева пошла справа от Моржова и вскоре взяла его под руку, как взрослая девушка. Серёжа Васенин шёл слева.

– Эта железная дорога построена в одна тысяча девятьсот третьем году, – тихо и с уважением сказал Серёжа и застенчиво взял Моржова за левую руку, лишив возможности курить.

Прогибая землю, мимо то и дело прокатывались поезда – словно гранитные глыбы кувыркались в обвал, круша друг другу углы и грани. Шоссе обдувало горячим ветром с запахом смолы, масла и железа. Бледно-синее небо над магистралью на мгновение испуганно стекленело.

Моржов оглянулся и увидел, что упыри самозабвенно мечут камни в пролетающие вагоны. Орать в грохоте было бесполезно, Моржов и сам поднял булыжник и швырнул его под ноги Гонцову; упыри оглянулись, и Моржов показал им кулак.

– Рикошетом тоже убить может, – осуждающе сказал Моржову Серёжа Васенин.

– У меня в классе один пацан решил на вагонах покататься, и его в Челябинск увезло, – назидательно добавила Наташа.

Друиды остановились возле тоннеля, пробитого в теле железнодорожной насыпи для маленького ручья. Тоннель был явно дореволюционный – в форме эллиптической арки, по-рыцарски замкнутой в апогее каменной призмой. Дно тоннеля занимала грязная чёрная лужа с торчащими из воды ветками.

– Точняк, что здесь? – тихо спрашивал Бязов (Чаков).

– Да хули я помню? – раздражённо отвечал Чаков (Бязов).

Наташа Ландышева презрительно сморщила нос и требовательно посмотрела на Моржова. Моржов тоже тотчас мимикой изобразил омерзение.

– Эй, угланы, давайте дуйте сквозь тоннель, – закричали друиды подошедшим упырям. – С той стороны поглядите, есть там такая плита бетонная?…

– Чо это, нам через грязь идти? – возмутились упыри, отступая.

– Дёрнули живо, я сказал! – двинул нижней челюстью Бязов (Чаков), а Чаков (Бязов) добавил: – На мост хотите? Ну и шуруйте!

– Спокуха, паца! – нашёлся неистовый Чечкин и белкой прыснул вверх по насыпи в обход тоннеля.

– Стой! Поезд!… – заорал Моржов, вырываясь из рук Серёжи и Наташи, словно самолёт, пытающийся сбросить бомбы.

Но Чечкин гигантскими трёхметровыми прыжками, будто в невидимых сапогах-скороходах, уже спускался с насыпи.

– Есть плита! – кричал он.

Друиды, упыри и Моржов с Наташей и Серёжей переждали очередной налёт грохота и землетрясения, а потом полезли на насыпь. По другую сторону дороги спуск оказался куда короче – насыпь привалилась к склону горы. Друиды вывели всех за кусты, где обнаружилась хорошо утоптанная тропа, скользнувшая в лесной лог. В логу все остановились. Серёжа Васенин закашлялся. Он устал больше всех, потому что нёс рюкзак с сухим пайком.

– Борис Данилович, хотите таблетку пектусина для свободного дыхания? – спросил Серёжа, доставая из кармана пузырёк.

Наташа Ландышева молча протянула Серёже ладошку. Поверх Наташиной ладошки, как листья подорожника, тотчас улеглись ладошки столпившихся вокруг упырей (ладошек было почему-то пять). Наташа брезгливо переложила свою ладонь опять сверху. Серёжа, слегка ошалев, раздал таблетки.

– Чё телепаемся? – нетерпеливо заорал то ли Чабязов, то ли Бячаков. У друидов без опохмелки кончался завод.

Тропинка оказалась узковатой для троих, и Наташа пошла впереди. Она ступала упругим гимнастическим шагом. Где-то по пути она отломила еловую лапку и теперь томно обмахивалась ею как веером. Моржов глядел на Наташу и думал, что лет через пять-семь упырям от Наташи будет полный капут.

– Константин Егорович сказал, что дяденьки, наверное, имеют в виду мост на вологодской дороге, – сбоку и снизу сказал Моржову Серёжа Васенин. – В одна тысяча девятьсот тринадцатом году у нас начали строить новую железную дорогу на Вологду, но строительство забросили, потому что началась Первая мировая война. А потом больше не продолжали.

Сзади, оказывается, подслушивал Чечкин.

– Паца!… – кинулся он к упырям. – Мы на военный мост идём!…

Моржов оглянулся. Упыри сбились в кучу, охваченные непонятным волнением.

– Не отставайте! – крикнул им Моржов.

Тропа стелилась по дну ложбины меж двумя покатыми горами. На склонах стоял ровный и высокий сосновый бор, расчёсанный длиннозубым гребнем солнца. В нестерпимо-ослепительном небе кроны сосен лучились темнотой, как пятна света в глубине омута. Витыми стружками сверху сыпалось чириканье и щебет.

– Константин Егорович сказал, что Колымагины Горы образовались в результате обледенения, – сообщил Серёжа.

– Громче! – требовательно произнесла Наташа, не оглядываясь.

– С севера надвинулся щит ледника… Он… он был как нож бульдозера, толкал перед собой кучи земли. Здесь он остановился, а потом растаял. А кучи земли стали горами.

Моржов подумал, что, пожалуй, завидует Серёже. Серёжа видел гораздо больше, чем он сам. Что видел Моржов? Сосновый бор и девочку, которая со временем превратится в красивую девушку с характером. И всё. А Серёжа видел ещё и великое оледенение, и мировую войну.

Впрочем, война, кажется, приближалась и к полю зрения Моржова: сзади послышались какие-то выстрелы. Моржов остановился. Из-за поворота тропинки вылетели упыри с восторженными физиономиями. На бегу они что-то швыряли в подлесок, и там бабахало. «Петарды!» – понял Моржов. Он растопырил руки, загораживая проход.